93-летняя жительница Казани — об эвакуации из Ленинграда в годы ВОВ

В первый год Великой Отечественной войны в Казань эвакуировали более 70 крупных заводов с многотысячными коллективами. В 1941 году сюда переехал и после войны остался навсегда Ленинградский авиационный завод № 387. Сейчас это Казанский вертолетный завод. Этот переезд изменил жизнь не только провинциального города, но и многих ленинградцев. «Русская планета» встретилась с 93-летней Евдокией Овчинниковой, которая под бомбежками и обстрелом прибыла в Казань с первым эшелоном и 50 лет проработала на заводе.

Евдокия Антиповна живет в квартире вместе со взрослой внучкой. Узнав, что я буду ее фотографировать, она сразу начала наряжаться. Одела темно-синее старомодное платье из грубой ткани, дрожащими руками застегнула на шее старые жемчужные бусы, на седые короткие волосы накинула платок и негромко вздохнула: «Столетнее все! Ну да ладно, на тот свет меня нарядят. У меня специальное платье припасено».

С первых минут знакомства я поняла, что у нас не получится обычного интервью. Про эту старушку можно сказать «не от мира сего», простая и тихая как ребенок. Она плохо слышит, но поняв вопрос, глубоко задумывается, погружается в воспоминания, и порой даже забывает о собеседнике. Кажется, в это время перед ее глазами проходят живые картины. Порой она не может долго вспомнить слово, которое могло бы вместить в себя все то, что ей пришлось видеть и переживать.

– Я выросла в деревне в Новгородской области. Яснево. Нас было трое сестер. Я средняя. Работала в колхозе. К нам в деревню из Ленинграда приезжали отдыхать люди, вот я с ними поехала в 1941 году, устроили меня на Ленинградский завод легкомоторной авиации № 387 и поселили в общежитие. Я была очень рада, — мягко заметила она. — Там делали учебные самолеты У-2, По-2. Сначала помогала, чем могла. Работала в кладовой, а потом диспетчером стала, ходила по цехам и «выколачивала» детали. Атмосфера на заводе была хорошая.

Когда началась война, ей было 19 лет. Завод объявил военное положение: Евдокия Антиповна участвовала и в рытье траншей, и в строительстве бомбоубежищ, дежурила на крышах зданий. В июле Госкомитет Обороны принимает решение об эвакуации основных ценностей — заводов, сырья и кадров — на восток страны. Ленинградский завод разрабатывает подробную программу действий. В конце июля – начале августа круглые сутки идет демонтаж, погрузка в вагоны всего оборудования, инструмента, материалов, незавершенного производства. Оборудование надо было погрузить на железные листы и с помощью накатов и автомашин или тракторов подтаскивать к железнодорожным платформам, а потом с помощью ломиков устанавливать на платформы. И всем этим занимались обыкновенные рабочие. Часть товарных вагонов обустраивалась для перевозки людей: каждый такой вагон рассчитывался на 41 человека и 100 килограммов груза на одну семью.

– Пришли и сказали: собирайтесь, переезжаем в Казань. У меня с собой были один чемодан и корзинка, — говорит Евдокия Антиповна.

По ее словам, все специалисты, работающие на вооружение, должны были быть эвакуированы беспрекословно. А вот члены их семей уезжали не все — в людях жила вера, что война скоро закончится, поэтому покинуть город, с которым было связано все, многие не смогли. Например, не уехала и умерла от голода в блокадном Ленинграде мать директора завода Ивана Федина. Всего же в Казань с Ленинградского завода было эвакуировано 3 тысячи человек — тружеников и их семей.

С 28 июля 1941 года строго по графику с завода уходят эшелоны, но до 10 августа продолжается бесперебойный выпуск продукции. Евдокия уезжала в одном из первых эшелонов. Груз — оборудование цеха. Она вспоминает, что по дороге часто останавливались,  линии были повреждены взрывами. Подолгу приходилось простаивать, пропуская спешащие на фронт с востока эшелоны с войсками, боевой техникой. Добирались по 2-3 недели.

– Ехали в страшной тесноте, только сидя. Несколько раз нас бомбили, и как только это начиналось, мы выбегали из вагонов, прятались в соседних лесах. Затихнет — возвращаемся, довольные тем, что живы, и едем дальше, — рассказывает моя собеседница.

Казани завод решили разместить на территории небольшого завода в Адмиралтейской слободе, который выпускал авиационные лыжи и подвески к ним для всех типов самолетов.  И с момента прихода первого эшелона в Казань шла круглосуточная напряженная разгрузочная работа, все делалось вручную. Люди неделями не покидали завод. Официально установили две рабочие смены с 11-часовым рабочим графиком. Не выполнив задания, не уходил никто. О напряженном ритме работы говорил и распорядок дня директора и главного инженера, в котором при начале работы в 8 часов обеденный перерыв был предусмотрен только с 17:30 до 18 часов. Зима 1941 года была очень суровой, температура в отдельные дни опускалась до -50 °С. На работу за 10-14 километров люди шли пешком, поэтому нередко случались обморожения, обострения серьезных хронических заболеваний, массовые опоздания. Столовые работали плохо, чтобы пообедать несколько минут, в очередях приходилось стоять по несколько часов. В корпусах предприятий было невыносимо холодно — топливо и энергию экономили. Люди работали в верхней одежде. Однако уже через неделю после переезда в Казань завод выпускает первый самолет. Всего за годы войны Казанский авиационный завод № 387 изготовил для фронта около 11 тысяч бипланов По-2. Здесь был собран каждый десятый боевой самолет, выпущенный авиационной промышленностью СССР за годы Великой Отечественной войны.

– Всех работников расселяли по домам казанцев. За постой ничего не платили, никто и не спрашивал. Меня с еще двумя девочками поселили на станции «Обсерватория» под Казанью. Домик деревенский. У хозяев была коровушка, они нам давали молоко, рядом была река, мы там свои вещи полоскали. Добирались на завод на электричке, холодно и долго. Потом сами себе в Слободе нашли местечко, нас пустили пожить. Место нам дали только на печке. Ну да ладно, пусть на печке! Но там такие мыши, крысы бегали. Ужас! И вот дома кто-то залез ко мне в чемодан, вещи украли. Я пришла на работу расстроенная, там мне помогли, нашли другое место. А там тоже не лучше… В общем, натерпелись… И голодно было. На заводе столовая, там варили из травы суп какой-нибудь. Но с хлебом плохо. В цеху прямо ночевали, где кто может. Из завода не выпускали нас. Закрывали двери и все. Приносили чаю и маленький кусочек хлеба. Радовало только одно: нам сообщили, что наш самолет на фронте побеждает.

Главное, что помогало в те годы, говорит Евдокия Антиповна, это дружба и взаимопомощь.

– Работали тяжело. Сравнения нет с сегодняшним днем. В малярном цеху был ад от краски, воздух тяжелый. Но зато как было дружно. Все спрашивали друг друга: как дела, да как и чего. Сейчас каждый за себя, чтобы только ему как-то выжить. А чтобы другому — нет. Это произошло оттого, что сейчас стало доступно все. Это неплохо, конечно, но это людей портит. А тогда обстановка сплачивала. Все под одной крышей. Даже когда нас не выпускали из завода, и мы на стеллажах устраивались спать, то все равно смеялись, шутили. Кто заснет, ногу ему привяжут. Молодежь есть молодежь. Устраивали концерты. Кто пел, кто на сцену выходил. И музыка была, и танцы. Однажды жена начальника цеха дала мне платье и туфли. Иди, говорит, развлекайся. Я была рада, что нарядилась. Спасибо этой женщине. Они вернулись потом в Ленинград после войны.

А Евдокия Антиповна осталась в Казани. Вышла замуж в 1945 году за участника войны. Родила троих детей, а муж вскоре умер, дали о себе знать последствия контузии. На руках у женщины, не имевшей в городе родных, кроме свекрови, остались сын 2,5 года и две дочки дошкольного возраста.

– Жила только для детей. Больше замуж не вышла. Ну что вы? Разве можно? Какой мне замуж? Находились люди. Но нет. Никаких мужей. Зачем тревожить детское сердце? Нет.

Она проработала на заводе 50 лет. И в свои 93 года до сих пор в одиночку ездит в сад до поздней осени.

– Муж умер, я осталась одна и думаю: как жить? На заводе мне выдали участок. Обрадовалась. Думала, выращу всего, и помощь будет. После работы бегала туда. И вот начальник мой говорит: надо какую-нибудь сараюшку построить тебе от дождя. И построили. Просто домик. Я сделала грядки и посадила в первую очередь викторию. Потому что свекровь с базара стаканчик приносила и детям давала. А я думаю: надо столько, чтобы досыта всех накормить. На следующий год выросли ягоды. Я была благодарна Богу. А в один прекрасный день был ураган. И мой домик ветром приподняло и перевернуло. Я прихожу, плачу, а что делать? И вот соседи собрались и поставили этот домик обратно. Все мне помогали. Слава Богу, — с чувством говорит она.

В комнате Евдокии Антиповны много православных икон. Я спрашиваю, что привело ее к вере в Бога.

– Вот сколько я прожила и сколько я всего видела! Я не могу всего сказать, у меня уже и памяти нету. Но я все время в Бога верила, как родилась. Ходила в церковь, она недалеко была. Мама приучала нас молитве. Она говорила: утром надо умыться и Богу молиться. Я уже школьница была, мама напекла пирожков и говорит: унеси в церковь, подай нищим. Мне в школу надо было, а я пошла в церковь. И меня там увидели ученики, и потом нарисовали в стенгазете, как я иду с корзиночкой. Попереживала немножко. Дочка у меня умерла, 60 лет, от рака. Но я все равно буду молиться, пока жива. И Бог мне помогает во всем.

– Как помогает? — спрашиваю я, вспоминая все те трудности, которые пришлось пережить этой женщине.

– Я обязана Богу. Он мне многое делал. По жизни сколько всего. Чего только не было. Все плохо — и вдруг хорошо. А кто это мне устраивал? Жалко мне, конечно, доченьку. Она тут спала, а я рядом на диване. Ну чего же, Бог, видимо, знает как кому… Что сделаешь? Вот в церкви я давно не была. Я виновата. Обязательно схожу. Записочки напишу за здравие и упокой. И куплю что-нибудь и унесу. Надо поблагодарить Бога. А тут я каждое утро молюсь. У меня иконы, но я вот прямо на облака гляжу и молюсь. Облака они иногда как бы изображают человека.

На прощание Евдокия Антиповна принимается меня обнимать, целовать, желать счастья, любви, согласия на долгие годы «во всем, всегда и навсегда» и складывать в сумку пирог, который она сама испекла из садовых яблок. И последнее, что я видела, прежде чем закрылись дверки лифта, ее взлетающая вверх худая рука, совершающая крестное знамение.

Русская Планета